Веганы и сыроеды дореволюционного Петербурга
В начале XX века вегетарианство ненадолго становится в России по‑настоящему модным. Бульон из сена, культ Толстого и страдания Репина — в исследовании Arzamas
Подготовил Алексей Мунипов
Вегетарианцев можно найти в любом столетии и практически на любом континенте, но заметным поветрием отказ от животной пищи становится в Европе только в XIX веке. Первое Вегетарианское общество появилось в Англии еще в 1847 году (там же придумали и само слово «вегетарианец»), но распространялась мода медленно и неравномерно: если в Германии сразу два подобных общества открылись в 1860-х, то в Швеции — в 1894-м, а во Франции — в 1899-м. В России вегетарианство становится популярным прежде всего благодаря Толстому — он отказывается от мяса в 1880-х и пишет невероятно влиятельный очерк «Первая ступень», называя вегетарианство первым этапом нравственного возрождения.
«Десять лет кормила корова тебя и твоих детей, одевала и грела тебя овца своей шерстью. Какая же им за это награда? Перерезать горло и съесть?»
Лев Толстой. «Путь жизни»
Эти строчки многих превратили в сторонников «безубойного питания». В начале XX века это поветрие уже невозможно не замечать: повсюду открываются вегетарианские столовые, издаются «Вегетарианские обозрения», появляются добровольные общества. С «безубойниками» спорят, про них пишут фельетоны, их обсуждают, высмеивают, цитируют в пьесах.
Идейные вегетарианцы и культ Толстого
Быть вегетарианцем в Петербурге начала века — это значит быть человеком прогрессивным и в известной степени упертым: абсолютное большинство отечественных врачей считает вегетарианство вредной и опасной идеей, а окружающие встречают этот выбор в лучшем случае недоумением. «Когда не знают, какой ярлык прилепить к моему лбу, то говорят: „Это странный человек, странный!“ — жалуется Астров в „Дяде Ване“. — Я люблю лес — это странно; я не ем мяса — это тоже странно».
Дореволюционные вегетарианцы делились на «идейных» безубойников и «гигиенистов». Для первых отказ от мяса — это нравственный выбор, и дело вообще не в еде; для вторых — вопрос исключительно здорового питания. «Идейных» в России подавляющее большинство (в то, что вегетарианская еда страшно полезна для здоровья, многие из них и не верят-то до конца).
«Среди вегетарианцев всего мира только русские принцип „Не убий“ поставили главным условием вегетарианства».
«Вегетарианский вестник»
К разговорам про еду они относятся презрительно — потому что собираются, вообще-то, поменять мир, — а «гигиенистов» называют «желудочными вегетарианцами». В Европе ситуация обратная: там большинство — «гигиенисты», и на этический пыл русских коллег они смотрят с недоумением. Немецкий журнал Vegetarische Warte пишет:
«Вообще в русском народе есть еще много идеализма. Здесь смотрят на вегетарианство большею частью с идеальной стороны; гигиеническая сторона пока что мало известна».
Впрочем, всем остальным кажется блажью и «идейное», и «желудочное» вегетарианство: это очередная мода, которой следуют легкомысленные горожане, чтобы казаться современными. «Гомеопатия, гипнотизм, буддизм, вегетарианство — все это у спиритиста как-то мешалось вместе», — запишет Чехов в черновике рассказа «Три года». Духовные лица относятся к вегетарианцам с откровенным подозрением. В рассказе «Полунощники» Лескова с пристрастием допрашивают главную героиню, убежденную вегетарианку Клавдию:
«— Вы, говорят, мясо не едите?
— Да, не ем.
— А отчего?
— Мне не нравится.
— Вам вкус не нравится?
— И вкус, и просто я не люблю видеть перед собою трупы.
Он и удивился.
Какие, — спрашивает, — трупы?
— Трупы птиц и животных. Кушанья, которые ставят на стол, ведь это все из их трупов.
— Как! Это жаркое или соус — это трупы! Какое пустомыслие! <…> А кто вас этому научил?
— Никто.
— Однако как же вам это пришло в голову?
— Вас это разве интересует?
— Очень! Потому что эта глупость теперь у многих распространяется, и мы ее должны знать».
Пойти на званый ужин — это почти наверняка нарваться на недоуменные или даже враждебные расспросы: о них часто упоминают в письмах и дневниках убежденные вегетарианцы того времени — от Соловьева и Черткова до Лескова, Рериха, Репина и Ге. Они, впрочем, не остаются в долгу и портят окружающим настроение разговором про поедание трупов.
Зато можно спокойно отобедать в городе: к началу века почти в каждом крупном российском городе есть вегетарианская столовая. Больше всего их в Петербурге — девять штук. Появление самой крупной, на Невском, 110, сопровождается скандалом: ее владелец, председатель Вегетарианского общества, самовольно тратит на открытие деньги общества. Столовые страшно популярны: данных по Петербургу не сохранилось, но известно, что только одна московская столовая в Газетном переулке в день принимает 1300 человек, а во всех московских вегетарианских заведениях (их четыре) в 1914 году побывало 642 870 человек — в Петербурге эту цифру можно смело умножать как минимум на два.
Популярность их во многом объяснялась дешевизной. Корней Чуковский оставил описание петербургской вегетарианской столовой, находившейся за Казанским вокзалом:
«Там приходилось подолгу простаивать и за хлебом, и за посудой, и за какими-то жестяными талонами. <…> Главными приманками в этой вегетарианской столовой были гороховые котлеты, капуста, картошка. Обед из двух блюд стоил тридцать копеек. Среди студентов, приказчиков, мелких чиновников Илья Ефимович Репин чувствовал себя своим человеком».
Многие заведения напоминали мини-алтари Толстого.
«Стены всех комнат увешаны фотографическими портретами Льва Толстого, разных величин, в разных поворотах и позах. А в самом конце комнат, направо — в читальной висит огромный портрет Л. Н. Толстого в натуральную величину на сером, в яблоках коне, едущего по яснополянскому лесу…»
Илья Репин
Это, конечно, не могло не раздражать современников.
«Вегетарианство десятых годов… было чем-то вроде секты, возникшей на скрещении толстовства с оккультными доктринами, запрещавшими употребление мяса в пищу. <…> Ослепительно белые косынки подавальщиц и снежные скатерти на столах — дань Европе и гигиене? Конечно! А все-таки был в них какой-то неуловимый привкус сектантства, сближавший эту почти ритуальную белизну с мельтешением голубиных крыл на хлыстовских радениях».
Бенедикт Лившиц. «Полутораглазый стрелец»
Не случайно Маяковский, который вегетарианцев недолюбливал, именно в такой столовой устроил что-то вроде перформанса, прочитав громадному портрету Толстого новые стихи со строчками: «Туман, с кровожадным лицом каннибала, жевал невкусных людей». Заканчивалось все фразой: «А с неба смотрела какая-то дрянь величественно, как Лев Толстой».
«…Мы оказались во взбудораженном осином гнезде. Разъяренные пожиратели трав, забыв о заповеди непротивления злу, вскочили со своих мест и, угрожаще размахивая кулаками, обступали нас все более и более тесным кольцом».
Бенедикт Лившиц. «Полутораглазый стрелец»
Репин и проклятый бифштекс
Илья Репин был, вероятно, самым известным петербургским вегетарианцем: натурой он был страстной и безубойным питанием увлекся надолго, прославляя его в лекциях, письмах и публичных выступлениях. Благодаря им нам осталось меню зажиточного дореволюционного вегетарианца.
«Я… справляю медовый месяц питательных и вкусных растительных бульонов. Я чувствую, как благотворный сок трав освежает, очищает кровь… Выброшены яйца (вреднейшая пища), устранены сыры, мясо уже и прежде оставлено. Салаты! Какая прелесть! Какая жизнь (с оливковым маслом!). Бульон из сена, из кореньев, из трав — вот элексир жизни. Фрукты, красное вино, сушеные плоды, маслины, чернослив… орехи — энергия. Можно ли перечислить всю роскошь растительного стола? Но бульоны из трав — какое-то веселье. <…> Сытость полная на 9 часов, ни пить, ни есть не хочется, все сокращено — свободнее дышится.
Как я рад, что могу опять бодро работать и все мои платья, ботинки на мне свободны. Жиры, комками выступавшие сверху заплывших мускулов, ушли; тело помолодело, и я стал гораздо выносливей в ходьбе, сильнее в гимнастике и гораздо успешнее в искусстве…»
Илья Репин. Письмо И. И. Перперу, 1910 год
Впрочем, с той же страстью Репин несколько раз отказывался от вегетарианства, особенно на начальной стадии. 9 августа 1891 года он пишет Татьяне Толстой, старшей дочери Льва Николаевича: «Вегетарианствую я с удовольствием», а уже 20 августа: «Вегетарианство я должен был оставить… После того, как писал вам, ночью меня хватила такая нервная дрожь, что наутро я решил заказать бифштекс — и как рукой сняло». На следующий год он напишет ей еще раз: «…Как это ни грустно, я пришел к окончательному заключению, что я без мясной пищи не могу существовать. Если я хочу быть здоровым, я должен есть мясо; без него у меня сейчас же начинается процесс умирания». После этого он все-таки постепенно перешел на растительную пищу, во многом под влиянием своей второй жены Натальи Нордман.
Многие не останавливались на отказе от мяса и переходили на полностью сырую еду. Главным пропагандистом сыроедения в Петербурге была вторая жена Репина Наталья Нордман, одна из самых очаровательных женщин начала века. Для газет того времени она была излюбленной мишенью. «Нас часто спрашивают, как это мы с Репиным питаемся сеном и травами? Жуем ли мы их дома, в стойле или на лугу, и сколько именно?» — так обычно она начинала свои публичные лекции. Красноречия ее (и явных кулинарных талантов) обычно хватало, чтобы склонить на свою сторону даже скептиков.
«Вчера в Психоневрологическом институте Илья Ефимович читал „О молодежи“, а я „Сырое питание как здоровье, экономия и счастье“. Студенты целую неделю готовили кушанья по моим советам. Было около тысячи слушателей, в антракте давали чай из сена, чай из крапивы и бутерброды из протертых маслин, кореньев и рыжиков, после лекции все двинулись в столовую, где студентам был предложен за шесть копеек обед из четырех блюд: размоченная овсянка, размоченный горох, винегрет из сырых кореньев и смолотые зерна пшеницы, могущие заменить хлеб.
Несмотря на недоверие, с которым всегда относятся в начале нашей проповеди, кончилось все тем, что пятки все-таки удалось поджечь слушателям, съели пуд размоченной овсянки, пуд гороху и безграничное количество бутербродов. Запили сеном и пришли в какое-то электрическое, особенное настроение. <…> Мы, слава богу, бодры и здоровы, я теперь пережила все стадии вегетарианства и проповедую только сырое питание».
Наталья Нордман. Из письма И. И. Перперу и его жене, 25 марта 1913 года
Первая мировая и конец вегетарианства
Во время войны идеи вегетарианства стали впервые откровенно раздражать все русское общество. Во-первых, лозунг «Не убий» автоматически превращал идейного вегетарианца, отказывающего проливать кровь, в пацифиста, а значит — в предателя, не желающего защищать родину. Во-вторых, тяготы войны совсем по-другому поставили вопрос, что есть: пропагандиста, предлагающего отказаться от мяса, могли и побить. Крестьяне и рабочие и раньше считали вегетарианство барской блажью — сами они частенько и голодали, и постились (в традиционном православном календаре более 220 постных дней), но не то чтобы по своей воле, во время войны же проповеди «толстовцев» стали и вовсе звучать издевательством, о чем видные вегетарианцы с обидой писали в дневниках.
Вегетарианцы питали некоторые надежды в связи с установлением советской власти — в конце концов, если царская власть преследовала толстовские коммуны, то, вероятно, теперь все будет по-другому? В 1921 году на Первом Всероссийском съезде сектантских сельскохозяйственных и производительных объединений была принята резолюция, в одном из пунктов которой значилось: «Мы считаем убийство не только человека, но и животных недопустимым грехом перед Богом и не употребляем мясной убойной пищи, а потому от лица всех сектантов-вегетарианцев просим Наркомзем не требовать от сектантов-вегетарианцев выполнения мясной повинности, как противной их совести и религиозным убеждениям». Власть к резолюции не прислушалась — Бонч-Бруевич даже язвительно заметил, что молокане и баптисты, присутствовавшие на съезде, едят мясо и прекрасно себя чувствуют.
Вскоре все вегетарианские общества в стране были разогнаны, многие их участники отправлены на Соловки или расстреляны, а сама идея «безубойного питания» была признана безусловно вредной для советского человека. «Вегетарианство, основанное на ложных гипотезах и идеях, в Советском Союзе не имеет приверженцев», — пригвоздила Большая советская энциклопедия, это стало окончательным приговором русскому вегетарианскому движению, оправиться от которого оно смогло только в 1990-е
